Георгий Любарский

Миры Щербакова

Предмет исследования задается целью и методом. Цель — попытаться проникнуть в то, что называется «художественным миром» поэта, понять картину мира М. Щербакова. Для этого используют самые разные методы, например, можно изучить статистический анализ лексики его произведений, проще говоря — работать с частоткой.

Метод

Метод состоит из двух больших этапов. Первый — работа с частотным словарем лексики, второй — работа по построению семантических карт. На первом этапе желательно получить список слов, с которыми имеет смысл работать на втором этапе.

Частотный словарь и сравнение очередностей

Имея частотный словарь лексики поэта, делать какие-либо заключения трудно, поскольку выводы не относятся именно к его творчеству. Например, некое слово может оказаться самым частым словом в языке, и то, что оно — самое частое у этого поэта, говорит только о том банальном факте, что он пишет на определенном языке.

Значит, для того, чтобы делать выводы о частоте использования слов, надо сравнить частотный словарь поэта с каким-то усредненным словарем, общим словарем частотной лексики. Для сравнения в данном случае выбран словарь: О. Н. Ляшевская, С. А. Шаров, Частотный словарь современного русского языка (на материалах Национального корпуса русского языка). М.: Азбуковник, 2009.

На самом деле и такой прием не позволяет утверждать, что то, что изучается этим методом — именно художественный мир данного поэта, а не что-то иное. Ведь этот общий частотный словарь составляется на материалах за определенное время, по определенным жанрам литературы. Скажем, там может быть велика доля газетных, публицистических текстов, или основной корпус текстов относится к 30-60-м годам, а наш поэт пишет вовсе не в 60-е годы. Тогда различия в частоте использования слов относятся не к его собственному художественному миру, а только к отличию некоторого среза современной речи от речи 60-х годов. Или данное частотное отличие относится к поэтической речи вообще. Правильно было бы иметь гарантированно современный поэту словарь частот или даже словарь частот поэтической речи и сравнивать с частоткой по его корпусу.

Все же можно попытаться сделать результат работы с частоткой более доказательным, взяв по возможности приличный частотный словарь, наиболее современный. Но затем требуется провести вторую часть работы, которая и позволяет говорить о художественном мире именно данного автора. Работа с частоткой служит лишь методом наведения на цель, а не основанием для окончательных выводов.

После того, как мы сравниваем частный словарь автора и общий по языку словарь частотной лексики, мы можем выделить слова, которые у автора встречаются чаще, чем в общей лексике, и те, что встречаются реже. Однако тут есть трудность. Дело в том, что сами частоты слов мало о чем говорят. Частота употребления слова относится к тому корпусу, на котором она исследовалась — сравнивать выборку на миллионы в словаре общей лексики и выборку по песням Щербакова прямо по частоте — пустое дело.

Частоты слов служат для двух целей. Первое — они показывают «цену деления» — когда два соседних слова в списке отличаются по частоте, скажем, на 500, а другие два — на 5, это указывает на прохождение некоторой частотной границы. То есть на важность смены позиции слова в списке. Тем самым мы используем не саму частоту (которая неконвертируема в другую базу текстов), а получаемую через частоту очередь слов — их место в списке, относительное место.

Работа я с местами, мы можем сопоставить два списка — частотку Щербакова и общую частотку. Скажем, если в одном списке некое слово занимает второе место, оно чуть не самое часто встречающееся, а в другом — оно же занимает, допустим, 500-е место, то именно этот разрыв в месте списка, а не разрыв по самой частоте, служит основанием присмотреться к данному слову.

Итак, сопоставляя списки частоты слов, мы получаем аномалии списка Щербакова в отличие от общей базы. Эти аномалии бывают самые разные. Например, слово может сменить позицию на единицу — в общем списке это, допустим, 83-е по частоте слово, а у Щербакова оно — 82-е. Такое изменение позиции следует считать незначимым — корпус Щербакова намного меньше общего, в нем могут быть небольшие статистические аномалии, которые ничего существенного с точки зрения нашей задачи не означают.

Чтобы выводы были более достоверны, лучше принять как значимые самые большие отличия, пренебрегая мелкими различиями в частоте. Мы получим несколько классов отличий — скажем, когда место меняется на два порядка, на один порядок и т.п. То есть, например, слово в общем словаре — среди пятитысячных по месту в очереди, а у Щербакова — в первых трех десятках. Это очень существенная перемена места. Так мы можем ранжировать смены места в списке на очень сильные и явно значимые и сомнительные, менее значимые.

Тогда появляется платформа из «подозрительных» слов — тех, которые автор использует особенно часто или особенно редко. При этом следует помнить, что помимо самого номера места на наше отношение к словам будет влиять также и то, о каким именно месте речь. Например, если в общем списке слово — восьмое по частоте, а у Щербакова оно же — 24-е, то это очень заметное снижение частоты (у Щербакова по сравнению с общим списком). А если в одном списке слово 1216, а в другом — 1200-е, то это ничего не значит, просто небольшая флуктуация. Тем самым слова самые частые, во главе списка, весят больше и там перемещения в очереди важнее, чем такие же по абсолютной величине перемещения в хвосте распределения по частоте.

При сравнении списков мы получим четыре списка слов. Два списка — списки отсутствия, то есть список слов, которых нет у Щербакова, и список, которого нет в общей частотке (это возможная ситуация, ведь общий список может не включать какие-то достаточно редкие слова или неологизма. Короче, теоретически возможно, чтобы Щербаков употреблял слова, которых нет в общем списке слов русского языка — он же принципиально неполный). Еще два списка — один список «горячий», когда Щербаков употребляет некие слова намного чаще, чем этого можно ожидать из их места в общем списке, и список «холодный» — когда у Щербакова слова употребляются значительно реже, чем этого можно ожидать из их места в общем списке, занимают в частотке Щербакова место с намного большим номером, чем такое же слово в общей частотке.

Получив такие списки «особенных» по частоте их употребления слов, мы можем перейти уже к индивидуализирующему сравнению. Все предшествующие процедуры были скорее очерчиванием круга подозреваемых, чем прямыми попытками понять художественный мир поэта. Само по себе изменение места слова в списке-частотке еще не говорит, что автор очень особенно к этому слову относится — например, может быть, в какой-то песне частый припев существенно повысил частоту слова, и более оно ничем не примечательно.

Поэтому после создания списков подозрительных слов, слов с особенной частотой встречаемости в корпусе Щербакова, которая сильно отличается от места в списке встречаемости в общем корпусе — надо перейти к семантическому анализу, содержательному, понять, что эти слова делают, какие картины они рисуют.

Семантические карты и построение художественного мира

Теперь мы обратимся к тем стихам, где используются слова, которые указаны нам анализом очередности в частотных списках, и попытаться проанализировать семантику, те образы, в которых эти слова используются. Посмотрим оппозиции, ассоциации, устойчивые связи. В результате будут получаться некие схемы, если угодно — фрагменты большой картины, собственно — части художественного мира поэта.

Схемы эти строятся достаточно сложно, это такие особенные «когнитивные схемы». Применяемый на этом этапе работы метод может использоваться для решения широкого класса задач. По сути, это универсальный метод сравнения текстов для выявления общих структур содержания, общих семантических полей. Устроен метод следующим образом.

У нас в результате работы первого этапа имеются списки «подозрительных» слов, скорее всего, значимых для данного корпуса текстов. При просмотре всего корпуса мы размечаем все очевидные семантические отношения этих слов и получаем множество соотношений. Многие отношения повторяются — слово в разных фрагментах текста раз за разом имеет одну и ту же оппозицию, или ассоциативно связывается с одним и тем же значением. Конечно, есть и редко встречающиеся отношения значений, или уникальные отношения.

Все эти фигуры отношений значений и слов, их выражающих, выписываются и ранжируются по частоте. То есть указывается специфика найденного отношения, связываемые отношением значения и набор слов, выражающих значение. Допустим, это отношение в текстах — оппозиция, противопоставление, пусть «горячий-холодный». Набор слов, выражающий оппозицию, может включать разной удаленности синонимы, тут могут быть и «прохладный», и «морозный», и «раскаленный». Мы получим некоторую совокупность разных слов, входящих в данное отношение. И вместе с ем мы получим количественную характеристику — сколько раз на пространстве корпуса текстов встретилось данное отношение.

Если какое-то отношение, взаимодействие с каким-то словом оказывается единичным, это можно отметить, но это будет слабым основанием для дальнейших построений. Но допустим, что отношение значений оказывается очень частым. В разной словесной оболочке раз за разом в корпусе текстов возникает одно и то же семантическое отношение. Тогда можно заключить, что это какое-то важное смысловое отношение, это не субъективный взгляд читателя, а найденное в текстах автора проявление содержательных черт его художественного мира.

Частое использование некоторого семантического отношения служит основанием для помещения его на когнитивную схему. Например, если слово «облака» окажется в разных стихотворениях устойчиво связанным — несколько раз соотнесенным — со словом «оковы», то эта связь «облака — оковы» будет нами выделена как значимая. Исходя из общих соображений, слово «облако» можно противопоставить самым разным значениям, но мы видим, что в данном корпусе текстов самой частой и устойчивой оказывается связка «облака — оковы», и тем самым включаем эту оппозицию в художественный мир автора.

Такие картинки связей значений могут взаимодействовать, соединяться. Одно и то же слово может входить в разные отношения, близкие значения могут показывать повторяющиеся картины. При совмещении семантических схем возникают всё более крупные фрагменты художественного мира. С исследованием каждого слова мы как бы протираем новое оконце на запотевшем стекле и четко видим мир.

Одиночные соотнесения с какими-то словами тоже могут учитываться — например, само слово не повторяется, но оно может обладать близкой семантикой и вместе они дают значимый повтор. Допустим, «оковы» с «облаком» встречаются два раза, и еще два раза -«кандалы». Поскольку мы знаем, что кандалы — синоним оков, для нас значимость такой семантической связи растет. Она не случайна. Или если у нас «дым» встречается с неким словом один раз, а другие связи этого слова — не «дым», но «туман», «грезы», «облака» и «мечты» — мы можем заметить некоторую общность семантики этих слов и усмотреть в этом большой повтор, противопоставление, например, чего-то жесткого и неизменного, твердого — летучему, текучему, подвижному, разреженному.

Таким образом строятся эти когнитивные схемы. Выбираются все стихи, в которых упомянуто слово-«наводчик», то самое подозрительное слово, которое найдено при сравнении частоток. Эти стихи анализируются — просматриваются рифмы этого меченого слова, оппозиции, в которые оно встроено, метафорические конструкции, в которых оно работает. Получается набор слов, определенным образом связанных с «меченым» словом — и на этой основе можно строить когнитивную карту.

Важно, что такой метод фальсифицируем. То есть некое слово, «подозрительное» исходя из места в частотке, может быть «опровергнуто». При анализе семантических связей слова может выясниться, что его повышенное место в частотке Щербакова возникло не по причине особенной мировоззренческой значимости, не того, что слово входит как важное в картину мира поэта, а по иным причинам — скажем, потому, что есть длинное стихотворение с одним припевом-повтором, или по иной достаточно механической причине. Тогда мы можем решить, что это слово, хотя оно входит в «горячий» список слов, которые встречаются в текстах Щербакова так, что их место в частотке значительно выше, чем место этих слов в общей частотке — это слово не является значимым для картины мира поэта. Точно так же может оказаться значимым, напротив, не примечательное по частоте употреблений слово. Сопоставление частот используется как метод наведения — чтобы не рисовать когнитивные схемы решительно для всех слов, что очень уж трудоемко.

Метод семантических карт может использоваться совсем не только для анализа поэтических текстов. Он применялся для анализа значений в блогах, высказываниях в сети Интернет, при анализе текстов отзывов экспертов, публикаций в прессе. Любой массив текстов может быть проанализирован этим методом, который слабо подвержен субъективным искажениям. Метод использует количество отношений между словами, а не мнения аналитика о смысле этих отношений. С другой стороны, этот метод не машинизируем — поскольку тексты предлагается читать и понимать, а программы, понимающей текст, пока не создано.

Основой метода является сравнение большой совокупности текстов, это — сравнительный метод, сравнительная текстология. Рассмотрение единственного фрагмента текста мало плодотворно. Но сопоставление множества гомогенных в том или ином отношении текстов позволяют выдвигать и проверять гипотезы о значении тех или иных выражений, количественно оценивать устойчивость связей между лексическими единицами и т.п. Словом, именно сравнение множества текстов позволяет объективировать семантический анализ, сделать его не произвольным, субъективным, а работающим объективированным методом.

Во многих случаях этот метод работает почти как психоанализ, выявляя скрытые значения — скрытые от автора и читателя. Когда обрабатываются тысячи высказываний в блогах, возникают устойчивые скрытые смыслы — общие мнения. Авторы высказываний могут не знать, что они говорят какую-то общую мысль. Но при сравнении сотен и тысяч высказываний выясняется, что это общее мнение имеет сложный рисунок смыслов, распадается на закономерные группы, поддерживающие разные альтернативы в сложных вопросах. За высказываниями одиночек выявляются общие смыслы, которыми думают массы людей. Обычно такие смыслы уловить нелегко и о них догадываются — но ведь догадку трудно обосновать. А применение метода когнитивных схем позволяет объективировать получение таких скрытых общих мнений, на основе количественного анализа обосновать наличие тех или иных картин мира в общем мировоззрении говорящих тысяч людей. Если же подобной аналитике подвергаются тысячи текстов одного автора, могут возникать скрытые от поверхностного прочтения картины, причем не обязательно, чтобы они были заранее запланированы автором — это могут быть скрытые и от автора смыслы.

Итак, методом выяснения картины мира поэта тут выступает построение когнитивных схем (=семантических карт) для слов, на которые указывает место в частотке корпуса текстов данного автора при сравнении ее с общей частоткой современного языка. Это очень большая работа, но сократить ее невозможно — выводы, сделанные просто на основании частотного словаря, неосновательны. В этом тексте такая работа начата. Чтобы сделать ее полностью, потребуется большое время, но можно указать метод, провести основные работы по выделению пластов лексики и проанализировать несколько образных систем, чтобы показать читателю те самые фрагменты картины художественного мира.

Анализ частоты слов в корпусе текстов М. Щербакова. Существительные

Прежде всего кратко опишем материал. Взяты тексты 280 песен, написанные между 1981-м и 2005-м годами. Базовая обработка исходного массива была проведена Сергеем Трифоновым с помощью программных средств компании «Яндекс», с последующей детальной доработкой. Собственных имен — приблизительно 440 слов. Из них топонимов — около 190 (43% от общего числа имен собственных), личных имен — около 160 (36% от общего числа имен собственных). Общий объем проанализированного массива — 60687 слов. Имеется база данных в Экселе, где дана частотка Щербакова, слова разбиты на классы — части речи. (Иногда встречаются ошибки в отнесении слова к части речи, но для наших целей такие ошибки не важны. На всякий случай: «коий» — не прилагательное).

Начнем с существительных. Итак, список существительных в корпусе Щербакова, выстроенный по частоте, сравнивали со списком существительных из частотки Ляшевской и Шарова (О. Н. Ляшевская, С. А. Шаров, Частотный словарь современного русского языка (на материалах Национального корпуса русского языка). М.: Азбуковник, 2009) для всех текстов русского языка. В результате получаем маркированные слова — отсутствующие в одном из списков, более частые или более редкие в одном из них.

Группа существительных, которых нет у Щербакова, хотя они есть в сотне самых частых слов русского языка.

8 слов: история, решение, группа, развитие, условие, уровень, деятельность, организация.

Группа существительных, которых нет в тысяче самых частых слов языка, но они есть в корпусе Щербакова в первой сотне

11 слов: Боже, мгла, тьма, зверь, мрак, верблюд, Крым, туман, облако, юг, ад

Это две группы отсутствующих слов.

Часто встречающаяся ошибка рассуждений.

В этом месте довольно часто допускается ошибка. Аналитик полагает, что некоторые слова не являются релевантными и их следует исключить из анализа. Когда речь идет о стихах, легко говорится: есть непоэтические слова, их невозможно вставить в стихотворение, и потому то, что не встречается какое-то слово — не значимо, оно просто не может быть вставлено в стихотворение. Это ошибка, потому что аналитик не может судить, какое слово может, а какое не может входить в поэтическую речь. Иначе говоря, все решается поэтом — какое слово он решит поместить в свои тексты, такое и поместит, технические средства для этого имеются. И потому дело не в том, что какие-то слова относятся к научной лексике, или к канцеляриту, — то, что их нет в корпусе поэтических текстов, представляется значимым фактом.

Теперь будем составлять списки слов, которые в сравниваемых частотках занимают существенно разные места. Перечислим слова, место которых в частотке по корпусу Щербакова намного выше, чем в общей частотке русского языка. Объединяем с предшествующей группой отсутствующих в тысяче общей частотки (Боже объединяем с Богом, Крым оставляем в стороне):

Земля, Бог (Боже), свет, небо, век, край, душа, море, судьба, огонь, любовь, слеза, беда, берег, ветер, смерть, сон, сердце, река, счастье, дым, кровь, слава, ответ, срок, брат, волна, герой, музыка, мгла, тьма, снег, звезда, зверь, остров, зима, мрак, дама, лед, верблюд, мечта, туман, цветок, король, крыло, облако, песок, юг, ад, боль, вино

Получается «положительный» список слов, которые встречаются много чаще в корпусе Щербакова, чем в общей лексике, точнее — мы же сравниваем не абсолютные частоты, а места — это список слов, места которых в частотке Щербакова много выше, чем в общей частотке.

Для примера — фрагмент таблицы.

Такая таблица составлена для первой сотни слов частотки, это — фрагмент первых 20 слов. Строение таблицы: тут сопоставлены две частотки, частотка Щербакова (слева) и общая частотка (справа). Словам сопоставлены номера, которые они имеют в другом списке, так что легко видеть, какие слова поднялись или пустились в списке Щербакова по их частоте. Например, «слово» имеет номер 3 в частотке Щербакова, это третье по частоте встречаемости существительное. В общей частотке его номер — 10, это десятое по встречаемости слово. Такие изменения в первой десятке самых употребимых существительных представляются значимыми.

Штриховкой проведена разметка движений слов в списках. Штриховка слева направо обозначает слова, поднявшиеся в списке Щербакова, «горячие» слова. Слова «земля», «Бог», «свет», «небо» и т.п. поднялись в частотке Щербакова по сравнению с общим списком. Штриховка справа налево означает «холодные» слова, их место в частотке Щербакова ниже, чем в общей частотке.

Составим еще один список — для ориентировки: какие существительные встречаются намного реже, чем в общей лексике.

10 слов: человек, время, место, сила, лицо, сторона, страна, голос, вопрос, война

Штриховка справа налево обозначает «холодные» слова — слова, опустившиеся в списке Щербакова по сравнению с частотой их употребления в общей лексике. Например, «человек» и «время» употребляются Щербаковым реже, чем это следовало бы из их места в списке, в общем списке «человек» имеет второе место по частоте, а у Щербакова — 12-е место. Это заметное, существенное падение.

Слово «человек» остается очень часто используемым словом в стихах Щ., но мы его маркируем как «выпадающее» — по сравнению с общей частоткой это слово встречается намного реже. Так что приведенный выше список 10 слов — это не те слова, которых не найти у Щербакова, напротив, они входят в первую сотню наиболее употребительных его слов, но они используются им много реже, чем в среднем в языке.

Бывают несущественные смены места. Например, слова «рука» и «дело» занимают в обоих списках похожие позиции. Слово «год» оказывается самым частым в обоих списках, стоит на первом месте — и тем самым не считается «подозрительным», его первое место в частотке Щербакова, скорее всего, объясняется не особенной важностью для картины мира поэта, а просто тем, что это самое часто употребляемое существительное в русском языке.

Уже говорилось в разделе «Метод», что изменение места слова в списке зависит от его частоты. Если, например, десятитысячное по частоте слово становится 9500-м, это не важная замена. А если слово, занимающее в одном списке второе место, становится пятнадцатым — это крайне важная замена. То есть изменения частоты в начале списка, среди десятка самых частых и употребительных слов, весят больше, чем изменения в хвосте списка.

К этому списку добавим слова, занимающие место в первой сотне самых обычных слов языка, но у Щербакова встречающиеся очень редко, в хвосте распределения слов по частоте. Объединим со словами, вообще не встречающимися в корпусе Щербакова. Получим «отрицательный» список слов, которых нет или они употребляются намного реже, чем обычно в языке.

Работа, случай, система, часть, отношение, женщина, деньги, машина, отец, проблема, право, дверь, образ, власть, закон, голос, тысяча, книга, возможность, результат, стол, имя, область, статья, группа, число, компания, народ, жена, группа, развитие, процесс, суд, история, условие, средство, решение, уровень, форма, связь, минута, улица, качество, мысль, мать, действие, месяц, государство, мама, школа, общество, деятельность, организация, президент, комната, театр

Эти слова мы в корпусе Щербакова отыскивать не будем, значение этого списка в другом: если удастся вытроить картину мира Щербакова на основе положительного списка, станет понятнее, что означает отрицательный.

Анализ «положительного» списка слов из корпуса Щербакова

Земля, Бог (Боже), свет, небо, век, край, душа, море, судьба, огонь, любовь, слеза, беда, берег, ветер, смерть, сон, сердце, река, счастье, дым, кровь, слава, ответ, срок, брат, волна, герой, музыка, мгла, тьма, снег, звезда, зверь, остров, зима, мрак, дама, лед, верблюд, мечта, туман, цветок, король, крыло, облако, песок, юг, ад, боль, вино

Прежде всего можно заметить из самого поверхностного сопоставления списков. Отрицательной, уменьшенной частотой употребления маркирован обыденный социо-политический словарь, абстрактные карамзинизмы, способ говорить общими словами об общих проблемах, особенно — проблемах человеческого общества.

Положительной, увеличенной частотой словоупотребления маркированы слова внечеловеческого космоса, природы. Во многом это общие слова, конкретных (верблюд) не так много. Тем самым первая же характеристика — это речь о природе, фюсис — земной природе из облаков, гор и рек. Конечно, это не исчерпывающая характеристика — в повышенном списке есть и реалии человеческого мира (слава, кровь, герой и пр.), и что они там делают и как связаны — это отдельный вопрос. Прежде всего попытаемся набросать сцену, на которой происходит движение персонажей — как выглядит художественный мир Щербакова в самых общих чертах.

Некоторые фрагменты картины художественного мира

Итак, теперь мы берем выделенные слова и отправляемся в корпус Щербакова. Оттуда мы выделяем все фрагменты с использованием этих слов, получаем набор стихов с этими словами. Затем производим разметку стихов: какие слова употребляются устойчиво с теми, что маркированы избыточной частотой, какие в семантической оппозиции, противостоят им, что означают использованные образы и т.п.

Проделывая такую работу, мы получаем отдельные картинки по каждому из слов.

Облака

Облака — слово часто упоминаемое, чаще, чем в общем словнике. Облакам противостоит нечто сковывающее и наземное — кандалы, оковы, танк, и это же наземное сковывающее связано с рядом слов: изучение (ср. научный), работа, место.

Выясняется, что слова, отмеченные особенной редкостью употребления, связаны с наиболее частыми оппозицией. «Любимым» облакам противостоят нелюбимые и редко используемые слова (ср. работа). То есть редко они используются не по равнодушию к ним, а оттого, что маркируют отрицательный полюс в этом художественном мире.

Итак, вольные облака вверху противостоят в этом мире сковывающим кандалам внизу. Дым и мечты — работе и делам, мертвенной музейной науке.

Пески

При анализе связей образа песка получаем несколько оппозиций. Как облака противостоят кандалам, песок противостоит горам.

Кроме оппозиции, у песков выявляются союзнические отношения. Песок отчетливо связан со смертью. Песок, прах, смерть — ряд близких по значению слов в корпусе Щербакова. С другой стороны, с горами, горными цепями связано слово — цвет, цветок. То есть мертвенный песок, песочное время противостоит дальним горам, в которых разноцветные руды и цветущие луга.

Песок связан с лежанием — образ лежания не бывает в этом художественном мире нейтральным, это не просто так, даже если внешне-беззаботно лежат кверху пузом. Лежать — это умирать. Лежание — это равнодушие и равноценность, когда речь заходит о единой мере для всего существующего, тут и вспоминается песок, прах и смерть.

Цветок и свет

Таким образом следует разобрать все слова списка. В списке более часто по сравнению с общей лексикой употребляемых слов — 54 слова. Их анализ и даст довольно полную картину художественного мира автора. Приведены картины для облака и песка, теперь кратко дадим описание того, что может получиться при анализе цвета, цветка и света. Это описание без составления подробной картинки.

Цветок, который растет на тех горах, что противостоят пескам, пустыне смерти, оказывается двойным. Противостоят друг другу в некоторых контекстах цвет и цветок. Положительно маркирован цвет — сама цветность. Цветок иногда употребляется в этом положительном значении цвета, иногда же его значение снижено, это такой, знаете ли, нейтральный цветок, банальный, к нему автор относится довольно юмористически. Этот цветок пришел из литературного штампа, из калькированного поведения. Когда цветок служит лишь литературным приемом, заимствуется для создания определенного смысла или настроения — он оказывается совсем иным цветком, чем цветок разноцветный, цветущий.

Эта история с двойным цветком станет понятнее, если посмотреть, что происходит со светом.

Свет у Щербакова на восьмом месте в частотке, повышен по сравнению с общим словарем, где он на 69 месте. Возникают определенные ожидания по поводу этого света, раз автор столь часто о нем говорит — значит, в его поэзии это слово окажется очень значимым.

Увы, значимость эта — предмет веселья автора, литературный прием, скорее шутка со светом, чем значение «света». При анализе значений выясняется, что примерно половина употреблений «света» — в выражениях типа «край света», то есть это синоним слова мир или социальный мир, общество (высший свет). Автор играет с выражениями «тот свет», «этот свет». И половина значений света уходит к значению мир. Причем — в рамках штампа, над которым автор иронизирует. Все застывшее, вставшее и штампованное вызывает у него неприятные ассоциации, как можно вспомнить из истории с облаками.

Вторая половина значений света принадлежит свету. Это обнадеживает, но в основном это участие в штампованном выражении-оппозиции: свет и тьма. Этот штамп автор тоже использует достаточно юмористически. Тем самым большая частота упоминаний света в корпусе Щербакова оказывается обманчивой в том смысле, что выводом о значимости этого слова, значения «света» делать нельзя. Это слово скорее служит предметом шуток и забав автора, не входит как значимое в его художественный мир.

Земля

Это слово по частоте встречаемости кажется весьма значимым и, если ориентироваться на обычное употребление, должно бы означать что-то положительное. Но в исследуемом художественном мире «земля» ведет себя совсем не так, как этого бы можно было ожидать.

Прежде всего, «земля» — часть оппозиции, довольно часто «земля» — не сама по себе, а часть оппозиции с чем-то иным, противоположным. Это иное — «небо» или «море». Причем в этой оппозиции «земля» — отрицательный член. То есть в паре «свет-тьма», «добро-зло», то есть в паре положительно и отрицательно окрашенных значений, земля играет отрицательную роль, кто бы ни был ей противопоставлен — хоть небо, хоть море.

Самое, казалось бы, обычное и ожидаемое для «земли» значение — «дом» — отдано противоположному члену оппозиции, домом в этом художественном мире является «небо», а «земля» — напротив, «не дом». Этот противоположный земле член оппозиции — не важно, небо это или море — светится, сияет, покрыт цветами. Земля же молчалива или попусту шумит, пуста или тесна, безвидна, бесформенна и бледна.

Как «отрицательный» член ценностной оппозиции «земля» несет много отрицательных коннотаций — неприятно пахнет, связана со смертью, проваливается, стоит: Как мы помним, в этом художественном мире те образы, которые «стоят» или «лежат», не движутся — часто оцениваются отрицательно. Это подтверждается и тем, что земля болотная» — при разборе «гор и песка» мы видели, что болотные хляби в этом художественном мире — не очень хорошая характеристика.

Особенно настойчивые связи у «земли» с огненной смертью, с пожаром и сгоранием. Земля, слава и смола образуют некоторое единство, это набор слов, тесно связанных с пожаром и смертью.

В рассматриваемом художественном мире «земля», хоть это слово употребляется много чаще, чем в словаре общей лексики русского языка, имеет отрицательные коннотации, это часть «отрицательного полюса» этого художественного мира.

Слава

Почти все рассмотренные значения касались природно-космического мира, и надо рассмотреть хотя бы одно значение, относящееся к миру социальному — чтобы представлять, как понятия этой группы ведут себя в художественном мире Щ.

Употребления слова «слава» распадается на несколько групп. Прежде всего: «слава» входит в устойчивое, клишированное выражение «слава Богу», которое используется иронически, стилизует речь персонажа. Это скорее ироническое клише, чем содержательное использование слова.

Помимо этого клише, употребления распадаются на две больших группы с положительными и отрицательными значениями. На схеме изображены эти слова, входящие в тесные отношения со словом «слава».

Однако употребления этих слов не симметричны. Почти все положительные значения даются в ироническом смысле. Это оформлено разными приемами, либо после положительного («псевдоположительного») значения следуют уточняющие и снижающие выражения, либо слова используются нарочито-высокопарно. Словом, почти все положительные коннотации «славы» даются иронически.

А вот отрицательные коннотации даются вполне всерьез. Можно видеть, что «слава» в этом художественном мире связана с потерями, ущербностью, поражением. Значительная часть связанных слов — синонимы «лжи» (лукавство, ужимки, ложь). То есть слава — нечто лживое, болезненное. Особо можно выделить наиболее постоянные отрицательные мотивы, сопровождающие «славу» — это злость, смерть и кости.

Если расшифровывать слово связанными с ним значениями, через устойчивые связи описывать значение слова в данном художественном мире — окажется, что у Щ. слава — это фальшивый блеск наград, ложь, смерть и кости.

Можно сопоставить это с тем фактом, что многие слова общественно-политической лексики попали в «отрицательный список», то есть используются поэтом реже, много реже, чем в общей лексике, а многие вообще ни разу не использованы, хотя достаточно часто встречаются в «общем» языке. Пожалуй, это не случайно, — весь пласт лексики, относящейся к социальной жизни людей, у этого поэта имеет, скорее, отрицательные смыслы. И при этом «слава» используется чаще, чем обычно в языке. То есть это — то слово, которое в этом художественном мире некоторым образом олицетворяет социальный мир, его ценности — и при этом оценивается отрицательно. Может быть, можно сказать так. Из множества ценностей, имеющих хождение в том мире, который возникает в общении между людьми, в обществе — деньги, власть, слава, долгая память, обожание, принуждение и пр. — в этот художественный мир могла бы входить только «слава», но и она ассоциируется скорее со смертью, чем с победой.

Анализ частоты слов в корпусе текстов М. Щербакова. Прилагательные

Рассказ о том, что можно выяснить из анализа частоты употребления существительных, не закончен, из более чем полусотни слов показаны всего несколько картинок.

Попробуем посмотреть также несколько картин для прилагательных, чтобы представлять разнообразие материала.

Для примера — фрагмент таблицы для прилагательных

Обозначения такие же, как в таблице для существительных. Штриховка слева направо — для слов, которые в списке Щербакова повысили свое место по сравнению с общей частоткой, а штриховка справа налево — для слов, которые в списке Щербакова понизили свое место по сравнению с общей частоткой.

Напомню, отнесение к классу слов (частей речи) бралось из готовой базы, частотки Щербакова. Поэтому слово «коий» попало в прилагательные, но на дальнейшем нашем анализе это никак не сказывается.

Итак, список прилагательных, которых нет в тысяче самых употребительных слов и они входят в сто наиболее употребительных слов у Щербакова:

Иной, любой, коий, прочий, звонкий, влюбленный, бравый

Список прилагательных, существенно более часто употребляемых у Щербакова, чем в общей частотке:

Белый, черный, милый, прекрасный, вечный, плохой/худший/хуже, правый/прав, чужой, голубой, темный, земной, пустой, гордый, единый, долгий, золотой, левый, морской, холодный, зеленый, злой, слепой, дальний, слабый, сладкий, твердый, честный, былой, густой, мертвый, неведомый, слышный, вольный, круглый, нежный, несчастный, глупый, видный, влажный, небесный, немыслимый, чуждый, горький

Объединяем — список более часто употребляемых и тех, которых нет в тысяче самых употребительных, получаем положительный список прилагательных, то есть более часто, чем в общей речи, употребляемых у Щербакова прилагательных (напомню, сравнение не по показателю частоты в таблице, а по месту в частотном списке):

Иной, белый, черный, любой, милый, прекрасный, вечный, плохой/худший/хуже, правый/прав, чужой, голубой, темный, земной, пустой, гордый, коий, единый, долгий, золотой, левый, морской, прочий, холодный, зеленый, злой, слепой, дальний, слабый, сладкий, твердый, честный, былой, густой, звонкий, мертвый, неведомый, слышный, вольный, круглый, нежный, несчастный, глупый, видный, влажный, влюбленный, небесный, немыслимый, чуждый, бравый, горький

Список прилагательных, которых вообще нет в корпусе Щербакова, а они входят в сотню самых употребимых прилагательных русского языка:

Российский, современный, экономический, федеральный, международный, возможный, национальный, определенный, специальный, научный, старший

Теперь сразу дадим отрицательный список — эти вообще не употребляющиеся Щербаковым прилагательные и прилагательные, которые входят в первую сотню самых употребимых в русском языке прилагательные, но сильно реже встречающиеся в стихах Щербакова:

Должен, российский, русский, общий, высокий, главный, маленький, государственный, советский, настоящий, старый, разный, собственный, основной, подобный, следующий, равный, известный, военный, огромный, политический, московский, современный, социальный, ранний, крупный, внутренний, экономический, федеральный, различный, необходимый, единственный, человеческий, международный, американский, широкий, мировой, возможный, отдельный, средний, интересный, национальный, общественный, детский, определенный, низкий, поздний, специальный, научный, реальный, способный, старший, личный, свободный.

Для примера проведем анализ одного из прилагательных, которое имеет место в частотке более высокое, чем в общей частотке.

Гордый

Анализ прилагательного гордый удобно вести вместе с рядом других слов. В данном случае работает все семантическое гнездо, давая близкие значения.

Гордость, Гордо, Гордиться, Горделивый, Гордыня

Со словом гордый связаны два устойчивых ряда метафор. Положительные ассоциации у гордости — с горами (они противостоят, как мы помним, пескам — как жизнь смерти, как радость страданию). Там же, рядом с горами — блеск вершин и безоблачное небо.

Отрицательные ассоциации, оппозиции горам — болото, влажная среда, хлябь. То есть рядом с гордостью пески меняются на болота и хляби.

Другой положительный ряд ассоциаций к гордости и однокоренным словам — счастье, фавор. Опять же, как жизнь смерти, неожиданное счастье противостоит смыкающейся над головой черной волне.

Кроем этих более устойчивых рядов ассоциаций можно подобрать два лагеря слов — союзников и противников гордости. Ясно, что в художественном мире Щербакова гордость имеет положительное значение, это не отрицательное качество. И к гордости (гордый, гордиться и пр.) идут ассоциации поднятой головы, твердого шага, (при)годности, действий, несмотря на слабость и вопреки ей. Такова гордость у Щербакова. Более случайные, одиночные связи у гордости — с богатством, славой, знатностью, ранимостью, невозмутимостью. Сюда же относится окружающий гордого дым неудач — дым, как мы помним еще по облакам, оценивается у Щербакова весьма положительно.

Есть и набор качеств оппозиции гордости, сопровождающих ситуацию «не горд». Это чума, крик, плач, слезы, слабость, скука, равнодушие, склоненная голова, страх, траур и пр. Тут же и пустыня — как можно видеть по Облаку, пустыня, равнина, песок — это весьма негативные образы в мире Щербакова.

Анализ слова «гордый» показал его место среди уже знакомых нам, означенных понятий, место которых в картине мира поэта мы с некоторой уверенностью различаем. «Гордый» связано с «блеском вершин», положительно связано, и противопоставлено равнине, хлябям и болоту, слова с довольно отрицательным значением в данном художественном мире. Горные вершины оказались связаны со «счастьем», причем в специальном значении — не «заслуженным счастьем», а с «неожиданным фавором». Ниже мы приводим россыпь слов, которые связаны с тем или иным полюсом семантической схемы, отрицательные и положительные слова. Пока они могут служить лишь намеками и заготовками — возможно, при анализе других когнитивных схем для других слов их значение прояснится.

А пока мы видим, как выражения обретают значение именно в данном художественном мире. Из общих соображений выражение «дым неудач» следовало бы рассматривать скорее как отрицательное — неудачи хуже удач, а дым — что дым? Тот же прах, только воздушный. Но это следует из нейтральной, общепринятой семантики. В данном же художественном мире, куда мы заглянули, где «свет» — игрушка поэта, самыми страшными являются слова «оковы» и «кандалы», где горные вершины противостоят пустыням и равнинам, а ходьба, хотя бы самая медленная — противопоставлена даже самому ленивому и безболезненному лежанию кверху пузом — в этом мире «дым неудач» оказывается положительным значением.

Белый и Черный

Когда мы попытались расшифровать место «света» в художественном мире Щ., он нас разыграл — придав всем сочетаниям со словом свет клишированный или иронический оттенок. Но метафизику света в его художественном мире все же отыскать можно — она скрывается за иными словами, не за оппозиций «свет и тьма», а за цветами: белый и черный.

Рассматривая всю совокупность значений «белый и черный» в корпусе Щ., попытаемся разобраться, в какие части художественного мира входит эта оппозиция. Прежде всего — отголоском игры со словом «свет» — выделим иронико-романтическую оппозицию. Здесь «белое и черное» — ходовое клише, всем понятное, вызывающее определенные ассоциации и используемое именно для этой цели — создать чувство понятного и привычного клише («выигрывали белые и черные», «бумага бела, чернила черны»).

Еще один аспект этой игры в клише — использование модной и в основе также романтической игры против навязываемых ценностей. Это весьма распространенная игра, когда белые и черные, светлые и темные силы — равно чуждые человеку, принуждающие его к какому-то выгодному им поведению, два внечеловеческих порядка. Позиция человека — отстраниться от навязываемых ценностей, понимания, что они равно условны и насильственны. Тогда белые и черные выступают синонимами, они в равную цену: царство хаоса и порядка одинаковы в том отношении, что то и другое — принудительно по отношению к свободному человеку. Это весьма распространенный смысл оппозиции белого и черного, так что и этот смысл «фальшивой оппозиции» можно отыскать в художественном мире Щ.

Теперь у нас остается большая совокупность употреблений «белого» и «черного», где уже нет иронии, работы с клише. Здесь автор использует белое и черное, свет и черноту вполне традиционным для культуры образом — обозначая два полюса, который кажется ему злым и который кажется добрым, выделяя ценное и обозначая противное.

Черное и белое — истинная оппозиция, где противопоставляется то, что в данном художественном мире полагается хорошим, ценным и то, что видится злым, испорченным.

И — вот сюрприз! — мы снова попадаем к знакомым образам, потому что именно они маркированы оппозицией белого и черного. Противостоят облако и оковы, иначе говоря — неуловимое, зыбкое, высокое и тяжкое, сковывающее, неподвижное, ленивое. В иных сочетаниях образов мы сталкивались с этой оппозицией — это были пески и горы, болота и горы. В соединении с оппозицией белого и черного это проявляется как сияние белоснежных горных вершин и черноты низин. На многих примерах можно видеть, как эта тема сияющей высоты приводит к образам гор и облаков, а рядом — мечты, тумана, сказки, высоты — с одной стороны, и ленивого лежания, неподвижности, бесформенности — с другой. Так что с точки зрения обыденного словаря безобидное и скорее приятное сидение в оранжерее в рамках этого художественного мира — зло, смерть и чернота.

Еще одна связь от оппозиции белого и черного протягивается к недавно затронутому значению «гордый». Белый связан в этом художественном мире со смелостью и гордостью.

Отдельно можно посмотреть, как часто вместе с «белым» — оцениваемым положительно — возникают образы вольного ветра, тумана, дымки, облака, пыли, дальних странствий.

Конечно, дело не в словах. Все эти разные обозначения указывают на то, что представляется добрым и ценным, что занимает верхнюю позицию в этом художественном мире — и это не удается высказать одним словом. Это и неуловимое облако, сказка, мечта, мираж, сон — и высота, сияющий снег, разноцветные горы. Слова уточняют друг друга, отрезая ненужные значения: тут становится очевидным, что мираж — это не тот мираж, что обманывает, а тот, что манит, и облако — не холодная хлябь, а небесный туман.

Использование слов «белый», «черный» и близких словоформ в данном художественном мире выводит на соотношение ценного и противного, того, что обычно обозначается как «свет» и «мрак». И можно видеть, что же конкретно в данном мире ценно, что светит и множеством образом, слов, значений обогащает другие слова. Может быть, это можно назвать свободой — но слово лживо, когда одиноко, и свободой разные люди могут именовать вполне противные друг другу концепты. Здесь это — независимое странствование, движение за мечтой, нескованное передвижение.

Чернь, чад и черный эфир

Значения цветов не исчерпываются оппозицией, и «черное» означено не только в контрасте с «белым». Просматривая список употреблений «черного», мы получаем несколько групп значений.

Прежде всего отметим ту самую иронико-романтическую опоозицию. Помимо нее, видим след истинной оппозиции с белым — употребления «черного» в связи с «оковами», несвободой. Здесь черное — это тяжелое, насильственное, несвободное.

Еще одна группа значений «черного» названа «чад». Можно сказать, что многие значения очень тонко дифференцированы. Мы уже видели, что «цвет» может входить в клише «букета» и означать скорее нечто отрицательное, а может входить в образ «разноцветных гор» и обозначать весьма положительное в этом художественном мире. Такая же дифференциация есть и по поводу черного.

«Дым» обычно означен положительно, в связи со сходством с туманом, облаком и мечтой. Но у него есть и темным близнец — чад, и чад означен отрицательно, это один из синонимичных образов, входящих в «полюс черноты», обозначающий то, что противно в этом художественном мире.

Кроме того, есть группа значений, где черным обозначены, скажем так, некоторые природные тела. Камень, волна и лес могут быть черными, это подчеркивает мрачность этих образов — но не гарантирует их «отрицательности». Это именно «черный цвет» — мрачный, не радостный, но не связанный со злом.

Есть и еще одна группа значений «черного» — самая неожиданная и потому, может быть, интересная. Это группа значений, где «черное» входит в оппозицию с золотым фейерверком.

Связей с другими художественными образами, по крайней мере отчетливых, мы пока не обнаружили. Насколько можно понять, это самостоятельный образ, не еще один синоним светлого и ценного, не синоним облака.

Черное здесь часто выступает как «черный эфир» — не самое обычное словоупотребление, эфир в обыденном употреблении скорее светлый и сияющий. В данном художественном мире эфир — черный. Этот эфир — не светоносный эфир античного мира, это эфир радиосвязи, это такой образ техники, технологии — черная, невидимая среда коммуникации.

И вот этому техногенному эфиру, черному, внеприродному — противопоставлен образ золотого фейерверка. Впрочем, не так ясно, противопоставлен ли — может быть, этот черный эфир расцвечен золотом фейерверка, это часть черного эфира. Но в любом случае можно зафиксировать в этом художественном мире отдельный значимый образ — черноту технического, радиочастотного эфира, в котором безумно пылает бенгальский огонь передаваемых символов.