* * *
Вторник, второе августа, время — десять без десяти.
Лето в поре, однако сказать, что жарко, никак нельзя: не жарко.
Солнца не хватит даже и малый паводок извести.
Впрочем, откуда паводок? Ветер слаб, небо чисто. Суха лежанка.
Я вчера фантазировал, и фантазия мне удалась.
Выдумал я, что лету как раз и следует быть вот таким как это.
Дням его надлежит шелестеть прохладно, свободно длясь.
Тут, полагаю, ты возмутишься — мол, тоже мне лето!
Кроме того, я выдумал разнополых двух визави.
Скачут они по корту в одном белье и туда-сюда мечут мячик.
Эти самец и самка в прямом родстве с божеством любви.
Даром что он кретин, а она неряха, как сотни её землячек.
Очень ему по нраву её четыре ноги и хвост.
Ей же в не меньшей степени импонируют бивни его и когти.
«Ужас!» — воскликнешь ты. А по мне — так это потомки звёзд.
Глаз не свожу, слежу, всё ли там у них ладно на корте.
Вроде пока всё ладно — танцоры, музыка, верхний свет.
Жаль вот, листва кругом чересчур жива:
в натуральном искусство тонет.
Из-за листвы-то зритель и не ликует. Что нет, то нет.
Плачет и стонет он, не препятствуй,
пусть, если хочет, плачет и стонет.
Многим ещё в новинку велеречивые позвонки.
От болтовни запястий был и со мною когда-то спазм, весь вышел.
Веруй, что есть в природе и кроме этого языки.
Спорить не буду, может и есть, не знаю, не слышал.
Хочешь обратно деньги? Вот, изволь, получи с меня.
Но не казни артиста за то, что он себе самому не равен.
Этот шмель не летит, он исполняет полёт шмеля.
Этот столетник дня не живёт, но тем и забавен.
1994