ЦЕЛОЕ ЛЕТО
Что изменилось в эти двенадцать месяцев, угадай с налёта.
Правильно, ничего почти или очень мало. Пустой был срок.
Публика шевелилась довольно вяло, пыхтя созидала что-то,
после пыхтя ломала. В итоге минус, но он не весьма глубок.
Да, кое с чем обошлись неловко, в чём-то перестарались где-то.
Кафель опять приклеили как-то криво, не там прокопали рвы.
Жителей стало больше, порядку меньше. И речь не о части света:
в Африке климат мягче, но люди едва ли проще, чем я и вы.
Меж тем — закончилось целое лето. Увы.
Не изменилась та, от чьего нытья бешусь, у чьего бедра вьюсь.
Не изменился я, от чьих буриме она валерьянку пьёт.
Год ей не по душе и не нравлюсь я; так я и себе не нравлюсь,
но буриме-то — что ж, непременно в печку, раз неудачный год?
Кроме литературы, чем и дышать, опускаясь на дно морское?
Чем и внушать себе, что после дна — ещё одно, и земля не шар?
Чем утешаться, слыша, как год от года пуще грозится кое-
кто досадить по первое нам число, вгоняя в озноб и жар?..
Первое! А нынче уж вон какое. Кошмар.
С литературой, правда, как раз дела вокруг обстоят не кисло.
Что ни столбец газетный, то и сюжет. Мольер тебе и Гомер.
Смысл объявился вдруг там, где и мух не водилось, не то что смысла.
Что ни сюжет, то ребус. Хоть помещай в задачник. Ну, например.
Мать и отец тайком собирали хронику супротив тиранства.
Сын-семиклассник знал, ибо рос внимательным. Только плохо рос.
Так что, стесняясь роста, пока тянул сантиметров на полтораста,
не доносил. Потом до ста девяноста вымахал и донёс.
Чем время нравственнее пространства? Вопрос.
Впрочем, я не о времени, я о себе, о частных своих проблемах,
о языке насущном, а не о слоге, который сидит в чалме.
Действовать ли мне дальше?
И если действовать, то в каких морфемах?
Тоном каким бравировать, молодецки глядя в глаза зиме?
Я по-советски пробовал. Не далось, мешал аромат кутузки.
Пробовал по-московски — расползлось по швам, оторви да брось.
Много платя за транспорт, и по-ростовски пробовал, и по-тульски:
взять в оборот хотел неродное слово. Приступом не взялось.
Ладно, попробуем по-пластунски. Авось.
Эх, голубые ёлочки, белый снег, вдалеке с бубенцами тройка!
Публика шевелится довольно бойко, мало кого штормит.
Впрок идёт заготовка дров, успех имеют шитьё и кройка.
Может, мои мне опыты стоит впредь подписывать «Юнкер Шмидт»?
Нет, до поры не буду, помедлю минимум до конца куплета,
в коем — я, угловат и хладоустойчив (этакий эскимос),
еду всё тем же транспортом без билета. В зубах у меня галета.
Жизнь дребезжит, подпрыгивает и воспринимается как курьёз.
Меж тем закончилось целое лето. Adiós,
amigos, nos encontramos más tarde,
nos encontramos...
1996