* * *

Вечно открытый Божьему гневу,
шаг замедляю перед горой,
вижу, как дерзко движется к небу
лазальщик скальный - горный герой.
Весь из отваги соткан и создан,
кажется снизу чёрным стрижом.
Там вверху строит он гнёзда,
там он царь, там его дом.

Там на вершине смеет он править,
с гибельной высью дружит на "ты",
мне ж у подножья жутко представить
даже частицу той высоты.
Как ни пытайся, сколько ни бейся,
не довезёт туда колесо.
Там уже нет поднебесья,
там над ним небо и всё.

Стены отвесны, камни опасны,
скалы надменны, вечен их лёд.
Многие жертвы были напрасны,
редкое семя тут прорастёт.
Сколько нецветших и непроросших
горы убили здесь ни за грош!..
Что ж ты, стриж, не проклянёшь их,
что ж ты им славу поёшь?

Он отвечает, двигая бровью,
словно мыслитель, лбом шевеля:
дымом и дёгтем, потом и кровью
небо не пахнет, пахнет земля.
Я замолкаю, кто ж его знает,
что на прощанье скажешь стрижу.
Он, как царь, в небо взлетает,
я, как раб, вдаль ухожу.

Мир тебе, горец, вечно и ныне!
Шествуй к вершине, к небу стремись.
Ты - по откосу, я - по равнине,
каждый, как может, движется ввысь.
Я продолжаю слепо и немо
путь по кровавой дымной земле.
Но моё хмурое небо
что ни час ближе ко мне.

1987